С мая 2020 года фонд реализует проект по профилактике социального сиротства по Соглашению №6 от 24 апреля 2020 г. с Департаментом по социальной политике мэрии города Новосибирска. Важной частью проекта является индивидуальное сопровождение случаев, когда дети находятся в государственных учреждениях или в замещающих семьях, а их родители при этом живы, и имеется шанс на восстановление кровной семьи. Мы осуществляем индивидуальное сопровождение таких кризисных семей, сочетая психологическую, правовую, юридическую и материальную поддержку кровных родителей для восстановления в родительских правах, в интересах их детей. С просьбой о помощи в восстановлении кровных семей к нам обращаются как из учреждений, где пребывают дети, так и сами родители, желающие восстановиться в родительских правах. Комментарий о текущей работе и промежуточных результатах даёт Елена Васильева, куратор индивидуального сопровождения кризисных семей:
«В этом проекте на сегодняшний день я сопровождаю 11 распадающихся семей, в которых 28 детей и 16 кровных родителей. На момент начала сопровождения трое родителей находились в местах лишения свободы, четверо — были ограничены в родительских правах, двое родителей были под угрозой лишения родительских прав, а остальные семеро — были лишены родительских прав.
Впереди у нас ещё месяцы сопровождения, и суды обычно длятся месяцами. Возможности восстановления родительских прав, реабилитации детско-родительских связей — не исчерпаны. Однако мы уже можем отметить промежуточные результаты совместной работы: трое родителей обеспечили условия для восстановления в родительских правах и подали иски, из них двое уже восстановили права по суду, дети вернулись к родителям. В трёх семьях из 11-и родители сейчас стремятся общаться детьми и частично исполняют родительские обязанности, однако полному восстановлению семей препятствуют заболевания кровных родителей, либо пребывание кровного родителя в местах лишения свободы. Мы всецело поддерживаем родителей в их стремлении, помогаем регулярно общаться с детьми, посильно исполнять родительские обязанности, включая уплату алиментов. Ещё в трёх семьях — шансы на восстановление семьи очень малы: родители фактически спиваются (причём парами) и свою алкогольную страсть ставят выше интересов своих детей. Злостных алкоголиков сопровождать сложно: на встречи они не приходят, на наши звонки не отвечают, детьми не интересуются и к детям в детские центры не приезжают. Таких родителей мы застаём дома на выезде, и тогда они, разумеется, клянутся сделать всё для возврата детей, чтобы затем не исполнить пьяных обещаний.
Абсолютно все распадающиеся семьи, которым мы оказываем помощь, — это бедные семьи, где родители конкурируют на рынке низкоквалифицированной рабочей силы и вынуждены работать неофициально, получая в среднем 20 тысяч в месяц. В 6-и семьях родители не имеют своего жилья, арендуя комнаты или квартиры. Все неблагополучные родители — из социально уязвимых категорий населения. Из 11 кейсов в 4 случаях — родители сами выпускники детских домов. В 7-и случаях один или оба родителя злоупотребляли алкоголем, в 2 случаях употребляли наркотики, в 6-и случаях один из родителей отбывал или отбывает наказание в местах лишения свободы. Бедность и социальные заболевания, как правило, идут рука об руку, и миф о «бедном, но чистеньком» семействе, по видимому, стоит оставить в прошлом. Вот почему разовая или краткосрочная материальная помощь — не даёт гарантированного результата, а порой даже бесполезна. Работать надо комплексно: содействовать трудоустройству, наметить и осуществлять оформление документов, конструктивное взаимодействие родителя с органами опеки и детскими учреждениями, службой судебных приставов, наркологической и психиатрической службой, другими ведомствами. Задача психолога — прежде всего восстанавливать и поддерживать морально-волевые качества родителя, обезвреживать чувство вины, поддерживать чувство ответственности, чтобы привычные декларации о родительской любви еженедельно подкреплялись конкретными действиями родителя, таким образом сужая зазор между его иллюзией о себе — и реальностью. Очень важно наладить регулярное общение с детьми, по телефону, дистанционно или лично. В любом случае, человек, которого я сопровождаю, должен знать, что я уважаю его усилия и что он не одинок. Мои клиенты — не невинные больные дети, вызывающие жалость у сограждан. Мои клиенты — это взрослые люди с серьёзными поражениями морально-волевой сферы, набором социальных заболеваний, часто запутавшиеся во лжи себе и другим, униженные постоянным безденежьем и непостоянным трудоустройством. Вот почему я не могу даже фотографии с ними опубликовать на сайте фонда, чтобы не травмировать клиентов такой публичностью. То же касается посещений родителей в местах лишения свободы.
Я не первый год работаю на восстановление семей и могу констатировать, что распад семьи — это, как правило, последняя стадия социального падения родителей. Моменту отобрания детей предшествуют годы нисходящего движения по социальной лестнице: нарастают проблемы с трудоустройством, рвутся связи с родственным окружением семьи, родители поддаются искушению совершить правонарушения, растёт опыт злоупотребления родителей алкоголем и наркотиками, падает и без того невысокая культура поведения, круг исполняемых родительских обязанностей всё сужается, и в итоге семья попадает в поле зрения органов опеки, комиссии по делам несовершеннолетних, органов МВД. На сопровождение фонда семья попадает уже после акта отобрания, либо после акта оставления детей, когда распад семьи — свершившийся факт. Всем понятно, что восстановить потерянное — на порядок сложнее, чем профилактировать потерю. Но в реальности профилактику надо проводить с сотнями семей, а отобрания и оставления оформляются лишь в десятках случаев из сотен. В большинстве случаев мы берёмся за дело, когда родители уже несколько лет как лишены родительских прав.
Часто меня спрашивают — а стоит ли бороться за восстановление такой кровной семьи: бедной, неблагополучной, с родителями, которые побывали в местах лишения свободы или зависимы от алкоголя и наркотиков? Отвечает ли это интересам детей, чьи родители преступили через мораль и совесть, не исполнили свой родительский долг?
Отвечаю: Да, в том случае, когда дети находятся в учреждении или под опекой не кровных родственников. Мои коллеги по фонду много лет сопровождают выпускников детских домов и единогласно утверждают: эти юноши и девушки, лишённые хоть какого-нибудь семейного ресурса, — после выпуска из учреждения попадают в очень опасную ситуацию. Не секрет, что едва ли не половина выпускников в течение первых трех лет после выпуска исчезает из поля зрения служб сопровождения. Ребята не отвечают не звонки, теряются. Их судьба никому не известна, потому что они по факту никому не нужны. Даже в криминализованных семьях дети остаются в поле зрения родных: совершив правонарушение или преступление по примеру родителей, они, тем не менее, не остаются в совершенном одиночестве. Их родные — родители, братья и сестры — пытаются «отбить своих» в суде, поддерживают в местах лишения свободы и т. п. Если же ребёнок вырастает в учреждении, а его родитель привыкает к тому, что у него теперь нет детей, — ситуация остаётся стабильной лишь на время пребывания сироты в учреждении, то есть, до 16-18 лет. А дальше, лишённый прочных социальных связей, он, как птица с одним крылом, — обречён на падение и быстро становится жертвой преступного бизнеса, социальных болезней и нищеты. При этом государство свои обязательства в отношении ребёнка исполнило, и ответственности за то, что случится с ним после 18 лет, не несёт.
Вот почему я выступаю за всевозможное сохранение кровно-родственных связей. Если нет объективных возможностей для восстановления в родительских правах, я стараюсь максимально восстановить родительское поведение: дети должны стать неотъемлемой частью жизни родителя, даже если он не может жить с детьми. Пока статистика у нас такова: из десяти случаев в двух можно порадоваться успеху, и ещё в трех — частичному успеху. Но даже эти результаты, с учётом вышесказанного, очень значимы для меня».