Представляем интервью с Алексеем Геннадьевичем Рудовым, создателем Школы приемных родителей в РФ, международным экспертом в составе наблюдательного Совета Unicef Russia, членом Совета Министерства образования и науки РФ по вопросам защиты прав и законных интересов детей, оставшихся без попечения родителей, помощником депутата Государственной Думы Ольги Юрьевны Баталиной.
— Здравствуйте, Алексей Геннадьевич. Мы с большим интересов участвуем в Ваших семинарах и лекциях в Новосибирске. Разрешите сейчас, в перерыве, задать Вам несколько вопросов для интервью?
— Да, конечно. Я готов побеседовать с Вами, если мы не задержим других участников.
— Вопрос первый. Представьте ситуацию, когда у Вас есть выбор из трёх кандидатов в приёмные родители (опекуны). Первый вариант — одинокая вдова, второй вариант — родная бабушка, работающий пенсионер, третий вариант — это приёмная семья, у которой уже есть семеро приёмных детей. Какого опекуна (или приёмного родителя) Вы бы рекомендовали как специалист?
— Скажу сразу — предубеждений быть не должно. Конечно, есть статистика, но если брать отдельных людей, то все они очень разные. Например, кровные родственники как опекуны — юридически в приоритете, но с точки зрения психологии они совершают большее количество ошибок. Более того, у них часто мотивация не то, чтобы ребёнка воспитывать, а потому что «куда деваться, мы — родня, это же от наших ребёнок, мы вынуждены». Но это, конечно, совершенно не всегда так, зависит от конкретного человека. Каждый случай надо рассматривать конкретно. Потому что, допустим, приёмные семьи тоже бывают разные. Есть те, кто считает, что они пришли, потому что у них много тепла и сил, и они хотят поделиться этим теплом и вложить силы в приёмных детей и расширить семью — это одно. А если пришли, потому что у них нет работы, и они прочитали объявление в газете, что за это хорошо платят?
— А разве об этом говорят так прямо? Обычно так никто не говорит.
— Я понимаю. Могу сказать, что для специалиста не так уж это сложно — вскрыть мотивацию приёмного родителя. Не бывает так, что кандидаты в приёмные родители, как хорошие разведчики, маскируют свою мотивацию так, что психолог не способен её распознать. Вот почему в Вашем примере надо сначала определить доминирующую мотивацию конкретных людей, и после этого решать. Вот Вы сказали — вдова. Если это вдова, которая овдовела лет семь назад, прошла терапию, и у неё после пережитого горя уже появились ресурсы, — это одна вдова. А если это вдова, которая находится в стадии горевания, то это — не та вдова, которая может что-то дать уже травмированному ребёнку.
— Ребёнок — не лекарство от горя?
— Естественно. Но это ещё пол-беды. Многие забывают, что горевание — сложный психический процесс, который занимает значительное время и требует дополнительных ресурсов. Многим кажется, ну горюет и горюет. Не всё так просто. Воспоминания, переработки, ощущение себя старого, себя нового, и если взвалить на себя две нагрузки — проживание горя и адаптация ребёнка, то тогда будет разрушено всё. Ребёнок будет виноват, что не даёт отгоревать. Или по механизму переноса он станет причиной того, что родитель никак не может проситься с близким. Есть ошибочное мнение, что ребёнок — может взять и отвлечь! То есть, вместо того, чтобы горевать, она дескать займётся ребёнком. Ничего подобного. Приёмный ребёнок рискует стать живым свидетельством и напоминанием того, что ты потерял. Самая тяжёлая ситуация — когда приёмного ребёнка берут, чтобы заменить потерянного кровного ребёнка. А уж если говорят «я хотела бы подобрать похожего или похожую», тут — явный сигнал того, что травма не пережита, и что приёмного родительство в данном случае это — попытка замены. А ребёнок — это не средство замены. Ребёнок — это вообще не средство, это — цель. У каждого ребёнка свой путь, своя судьба, свой бэкграунд, и он никогда не будет похож на того, кого потерял приёмный родитель. Значит, начнутся сравнения в негативную сторону. И так-то многие приёмные родители невольно сравнивают ребёнка с родными детьми.
Возвращаясь к Вашему вопросу, ответ таков: в любом случае необходимо произвести оценку всех троих кандидатов в приёмные родители, раскрыть их мотивацию. Иной раз иногда стоит подождать и поискать другую замещающую семью, но не отдавать первому попавшемуся или тому, кто в перспективе, скорее всего, не справится. Когда меня спрашивают: а что — разве лучше хороший детский дом, чем плохая семья? И то, и другое — плохо. Но бывает, что в неудачной семье хуже, потому что в детском доме можно скрыться, на тебя не обращают такого пристального внимания, там нет такого прессинга, как в семье. В детском доме порой можно даже побыть одному, если не в комнате, то на улице. А приёмной семье может быть вариант непрерывного давления на ребёнка, когда им распоряжаются круглые сутки, и деваться ребёнку некуда. Так что в нашей работе (и вообще, в любой социальной работе) нет шаблонных решений, в этом её специфика.
— А какова структура мотивации современного приёмного родителя? Она меняется исторически, с годами, а также зависит от государственной политики или от действий НКО?
— Безусловно, меняется. Когда мне говорят: ну вот, смотрите, к нам приходят кандидаты все неподходящие, или материально мотивированные, или не ресурсные, со всякими проблемам психологическими. Я задаю вопрос: а какова Ваша активная стратегия по привлечению приёмных семей? Вы сидите и ждёте, когда к Вам кто-то придёт? Вы не формируете среду? Вот поэтому Вы и вынуждены так работать, с тем, что есть, так сказать, что само выросло. Хороший недавний пример — Белгородская область. Там довольно давно запустили процесс формирования благоприятной среды для создания приёмных семей. Запущен телевизионный проект — школа приёмных родителей, где изначально устанавливались ожидания государства — а кого именно они ждут? То есть, не просто приходите все, кому надо. Там декларировалось, в чем конкретно нуждаются эти дети. Не в тарелке супа. Потому что некоторые опекуны, приёмные родители говорят: что я ему, тарелку супа не налью, картошки не пожарю, что ли? Но в этом ребёнок нуждается во вторую очередь. А для начала нужно как минимум этого ребёнка отогреть, а для этого требуется много Ваших эмоциональных сил, огромное количество терпения, и понимание того, что с ним происходило до этого, а не попытка его построить, как солдата, и куда-то направить, или зажать его в рамки дисциплины и заставить выполнять. Или следить, чтобы он прибавлял в весе и посещал школу. Вы знаете, порой даже можно позвонить классному руководителю и объяснить, то он сегодня не придёт, потому что у него личные причины. И Вам эти причины должны быть понятны.
— Приёмные родители, помимо финансового отчёта, часто апеллируют к тому, что ребёнок посещает кружки и секции, что он весь день занят. После школы ребёнок идёт сразу туда, затем сюда, и так до вечера, а вечером сдаёт приёмной маме домашние задания. Часто дети даже дома не бывают почти что. С одной стороны хорошо. А Вы как считаете?
— Этим грешат, на самом деле, и кровные родители. Особенно те, которые очень заняты. Если ребёнок вдруг находит в преподавателе кружка или секции значимого взрослого, это хорошо, это удача. Но, с другой стороны, родители-то тоже не должны утрачивать своей значимости. И недостаточно просто посещать кружки. Во-первых, ребёнок этого должен хотеть. А если он ходит туда только потому, что это нужно родителю, а иногда дети соглашаются, потому что хотят, чтобы родитель сказал «ты хороший, я тебя люблю» («потому что ты ходишь в кружки, что ты развиваешься»). А ведь это оценочная любовь. Получаешь хорошие оценки — люблю, а нет — не люблю. Мы с моей коллегой психологом Татьяной Павловой однажды в поезде ехали с одним детским творческим коллективом танцевальным, где было только двое взрослых: одна тренер, а вторая чья-то мама, в помощниках. Дети сидели по своим купе, часть детей увидела нас, когда мы стояли в коридоре. Пока мы там стояли, один детёныш уже прислонился к Татьяне, другой пролез между нами, приобнял в нас, и вот уже дети пытаются вникать, чем мы там занимаешься, вопросы задают. Это — довольно неприятный сигнал, когда ребёнок идёт к незнакомым людям и так быстро проявляет близость к незнакомцам.
— Неразборчивая, диффузная привязанность?
— Да, её ещё называют «вязкость». Такая ситуация возникает только тогда, когда ребёнок находится в дефиците общения, и когда он понимает, что от родителей не может получить внимания и понимания. Тогда он начинает искать значимых взрослых, а порой любых взрослых, которые могут на него просто обратить внимание. И вот мы разговорились с детьми, и одна девочка, наиболее вязкая, пришла к нам в купе. И она нам рассказывает, что она прима-балерина. Мы говорим, что это хорошо. Она: а я — в детском коллективе руководитель, лидер. Ладно, хорошо. А я — староста класса. То есть, ребёнок — везде. Перечисляет свои успехи, свои награды. Спрашиваю: а мама тебя сопровождает в поездках? И девочка сразу скуксилась и отвечает, нет, маме это не нужно. Я ещё спрашиваю: а что маму радует? А маму радует, когда я приезжаю с очередной грамоткой или медалью. Как ты в школе учишься? А в школе я отличница. Понимаете? Ребёнок пытается зарабатывать себе на любовь. И мы понимаем, что ребёнок не ощущает себя любимым, потому что он постоянно нуждается в бесконечных подтверждениях успеха, и эти подтверждения — его не утешают! Такой человек, когда вырастет, очень уязвим и зависим от постоянных внешних поощрений. То же самое с детьми, которые желают признания на сцене. Если даже в родных семьях такое происходит, что уж говорить о приёмных. Зарабатывание на любовь там — весьма частый сценарий.
— Вернёмся к мотивации современного приёмного родителя.
— Мотивация может быть изначально самая разная. Скажем, внуков нет, ресурсы есть, так называемый «синдром пустого гнезда». Есть и сложные мотивы, вплоть до неразрешённых детских переживаний. Например, женщина в прошлом гимнастка, не очень успешная, получила травму и перестала быть гимнасткой. Её мама очень хотела, чтобы дочь занималась гимнастикой, и была крайне разочарована. И вот дочка выросла, и теперь она ищет двух девочек, чтобы вырастить из них первоклассных гимнасток. Это — типичная жертва маме.
— Снова ребёнок как средство?
— Да. И похожих случаев довольно много.
— Не лучше ли тогда профессиональные приёмные семьи, у которых всё четко, есть доходы, есть расходы, дом в сельской местности, все дети заняты по хозяйству?
— И то, и другое плохо. Мотивация может быть любой, но она должна быть, в основном, направлена на ребёнка, то есть, ребёнок в том или ином виде должен выступать для приёмного родителя как ценность и как личность. Если этого нет, до свидания. Вполне может быть дополнительный мотив финансовый, но он должен выступать как дополнительный. Почему-то, когда говорят о мотивах приёмного родителя, обычно подразумевают один какой-то мотив. Во-первых, в реальности у человека всегда довольно сложный мотивационный комплекс. Во-вторых, есть возможность перемотивации, актуализации одних мотивов по отношению к другим. И наша задача — оценить, можем ли мы провести успешную коррекционную работу в данном случае. Если есть возможность перемотивировать, инструментом может быть школа приёмных родителей, не получается в школе — тогда индивидуальная терапия, а если не получается, возможен отказ. Беда в том, что у нас нет избытка родителей, чтобы мы могли выбирать. А это говорит о том, что государство и НКО не работают на их грамотное привлечение. Грамотное привлечение — это установка на поиск таких-то людей, с такими-то подходами. А когда приходят другие, им можно сказать — извините, но мы не таких ждём. У нас уже есть другие, они уже ходят в школу родителей, и мы с ними будем заключать договор.
— Практика наставничества может быть скрытой системой по вербовке приёмных родителей?
— Она так и работает. Часто бывает, что люди просто хотят помочь, а потом смотрят, насколько у них есть возможность воспитывать ребёнка. У меня много таких знакомых людей, у которых дети выросли. Они ходили-ходили на встречи, и многим потребовалось время, чтобы решить и решиться. Причём сомневающийся приёмный родитель часто лучше подготовлен, чем тот, который безапелляционно желает, который спешит.
— Как считаете, значим ли социальный барьер в сфере защиты интересов детей-сирот? Например, социальная пропасть между сотрудниками опеки и кровными родственниками ребёнка?
— Значим. Но здесь важна роль специалистов негосударственных организаций. Допустим, если мы говорим про подготовку или переработку травм, я вот читаю специалистам это, и они просто должны это знать. Но не их дело — работать с травмами. Медиацией, скажем, между приёмными родителями и кровными родственниками детей, должны заниматься не чиновники. Чиновник — выносит решение, он обязан вынести то или иное решение, понимаете? Очень трудно, эмоционально тяжело человеку, обязанному принять решение, оказывать такую индивидуальную помощь, это — не его дело. Он же это решение всё равно должен обосновать, в том числе и для себя самого. При этом решения в рамках закона — типовые, однозначные, а каждый случай индивидуален, со своей неоднозначностью. Поэтому такая работа должна осуществляться не чиновниками. Школа должна готовить приёмную семью. Служба сопровождения должна начинать сопровождение не тогда, когда ребёнка передали, а ещё в процессе обучения и знакомства. Было бы грамотно, если бы это были специалисты из одной службы — обучения и сопровождения.
— Кроме того, есть социально-культурный барьер между приёмными родителями и кровными родственниками ребёнка.
— Существует. Более того, там есть своего рода конкуренция. «Мы не смогли, они смогли». Или «они не смогли, а мы сможем». Сам факт передачи детей на воспитание другим людям — подчеркивает неуспешность из кровных родственнико. Через это очень сложно переступить.
— Как Вы относитесь к клубам приёмных родителей, по месту проживания, допустим?
Хорошо. Но весь опыт показывает, что они хороши на начальном этапе прихода ребёнка в семью. Потому что много непонятных вещей, переходный период переживается тяжело, надо выговориться, поделиться, где-то вместе порадоваться. Всем родителям, когда они только приняли ребёнка в семью, для них это — этап вхождения. Потому что там много всякий болей и радостей, нюансов, трудностей. А когда жизнь приёмной семьи входит в нормальное русло, то особой нужды в этом нет. И вот важно, чтобы они не ходили туда только потому, что имеют статус приёмной семьи. Здесь органам опеки нужно быть внимательными, чтобы не заставлять насильно опытных родителей посещать такие клубы, если семье это не нужно. В любом случае, всех под одну гребенку стричь — не дело. Клубы имеют поддерживающую и реабилитирующую функцию, то есть, это не для галочки и не обязаловка. Кстати, часто опытные родители дорастают до функционала профессионального психолога. Ближайший пример — Ирина Гарбузенко, у неё удочерённые и усыновлённые дети.
— Как бы Вы определили психологическую разницу между усыновлением и приёмным родительством? Для самого родителя и для ребёнка.
— Разница очень существенна. Очень существенна. Я Вам могу сказать, что первая и базовая вещь, которая сразу видна — это уровень ответственности. Многие, даже те, которые говорят, что «знаете, мы не усыновляем просто потому, что не хотим, чтобы ребёнок потерял какие-то льготы». О чем это говорит? Это сигнал: я на себя и на ребёнка не надеюсь, я надеюсь на государство. Поэтому усыновление — это главный приоритет. Самостоятельные родители, которые имеют ресурс и готовы взять на себя полную ответственность за воспитание ребёнка, это лучший вариант. Жаль, что таких у нас мало, но мы должны жить в реальном мире и стараться совершенствовать то, что есть.
— Некоторые приёмные родители, взяв одного или двух детей, психологически относятся к ним, как к родным детям, и хотят полностью заместить им кровных родителей. Но при этом они предпочитают сохранить статус приёмного родителя, по принципу возмездной опеки, за вознаграждение от государства.
— Понимаете, влезть на ёлку и не оцарапаться, — этого, конечно, каждому хочется. Но такие родители дают приёмному ребёнку негативный сигнал. Они же говорят одно, а делают другое. Ты мне — сын (дочь), но деньги от государства за воспитание тебя — я получу. Когда вырастет ребёнок, будет ли он самостоятельным? Не уверен. Эй, государство, дай ещё денег, по заветам приёмных родителей. Побуду-ка я безработным, попользуюсь льготами.
Вообще, патерналистский подход нашего государства влияет на структуру мотивации приёмных родителей. Большинство родителей опирается не только на семью и семейные устои, но и на государство, на систему выплат и льгот. Государственные деньги якобы стали фактором семейного благополучия. Но на самом деле это же просто невозможно. Если приёмному родителю хватает денег, это ещё не значит, что это — хороший приёмный родитель. Знаете, есть такая шутка: «Если проблему можно решить деньгами, то это не проблема, а расходы».
— То есть, проблему брошенных детей мы подменяем задачей государственных расходов?
— Потому что заниматься обучением, заниматься мотивацией и структурными вопросами — гораздо сложнее, чем просто денег дать. Самое простое — это дать денег. Не надо особо думать, вникать, стараться. В некоторых ситуациях доходит до абсурда. При усыновлении ребёнка с инвалидностью или с ВИЧ выплачивается серьёзная сумма, и при этом нет никакой ответственности за неуспех. В случае отказа от усыновления — ни возврата денег, ни отчёта за потраченные деньги, ничего. Просто бонус, понимаете? Что стали делать в некоторых регионах? Люди, оказавшиеся в долгах и кредитах, усыновляют ребёнка-инвалида, а потом, получив деньги, пишут отказ. Конечно, они рискуют стать плательщиками алиментов по суду, но как вариант получения достаточно быстрых денег, это — работает. Как кредит взять: сейчас крупная сумма, потом алименты, и то, если начислят. Всё это за счёт ребёнка, его судьбы. Между прочим, для борьбы с такой практикой часть выплат можно заменить качественными услугами. Например, медицинскими. Бесплатными или льготными лекарствами по рецепту для детей с инвалидностью. Жильё для ребёнка на льготных основаниях, сниженный процент на ипотеку и так далее.
— Сиротство у нас, в основном, социальное. И одна из целей государства — купирование социальных эпидемий, таких, как преступность, наркомания, алкоголизм, бродяжничество. То есть, задача в том, чтобы дети, оставшиеся без попечения родителей, не повторили судьбу своих родителей. Однако при этом судьба большинства выпускников детских учреждений складывается негативно. Честно говоря, выпускники приёмных семей — пока что не слишком отличаются в этом от своих собратьев из детских домов. Вы согласны с этим?
— Абсолютно. Если мы просто меняем место пребывания ребёнка, не меняя сути и содержания его статуса, системы его воспитания, отношения к ребёнку, тогда мы будем получать то же самое. Разница будет следующая: воспитанники учреждений будут сидеть в тюрьмах как рядовые исполнители, а выпускники приёмных семей — как организаторы.
— Проблема социального клеймения ребят из детских домов стоит сейчас очень остро. Зачастую в школах педагоги плохо относятся к этим ребятам, порой складывается впечатление, что их стремятся из школы просто выдавить.
— Это свидетельствует лишний раз о том, что системная работа с социальным окружением детей-сирот не ведётся. Образовательные учреждения — это же часть социального окружения. Где и как ведётся работа в этом направлении? Дело почти что пущено на самотёк, и результат — закономерный. Повторяю, просто деньгами проблему не решить, и это уже всем понятно. В этом и состоит смысл моей работы, то, зачем я сюда в Новосибирск приехал.
— Спасибо Вам за беседу!
Беседовала Елена Васильева