Луганская детская областная больница до войны по всему региону пользовалась заслуженной славой. В двадцати отделениях больницы работали лучшие врачи области, все тяжёлые случаи направлялись сюда. А с августа 2014 года здесь появились маленькие пациенты с немыслимыми диагнозами: осколочное ранение от разрыва артиллерийского снаряда, перелом кости от обрушения дома в результате прямого попадания, ожог от пожара после обстрела зажигательными боеприпасами…
Тогда в больнице не было света, не было воды. Всех больных детей в городе привозили в отделение реанимации, потому что только там оставалось электричество от дизельного генератора. С тех пор многие люди в России узнали о луганской больнице, отправляли туда продукты и лекарства, старались как могли, поддержать отважных врачей Донбасса. Мы тоже не раз привозили в больницу помощь, а в день последнего нашего визита нашлось время записать небольшое интервью. Знакомьтесь — Ирина Викторовна Хворостина, республиканский детский офтальмолог (раньше была областным), заведующая отделением офтальмологии Луганской детской областной больницы.
Когда всё это началось, у меня в отделении не осталось никого. В других отделениях какие-то остатки коллективов были, некоторые медсестры и даже доктора! А у меня получилось так, что в войну ушли все, вплоть до санитарок и врачей. Я осталась одна в нашем офтальмологическом отделении. Когда все убежали, я поняла, что выбора нет. Не закрывать же отделение!
Куда ушли доктора и медсёстры?
Кто в Россию убежал, кто в сторону Киева. Кто куда. Дважды в день обстреливали город, понимаете? С утра и после обеда. Каждый день, по два раза. Ни света, ни воды. Большинство врачей уехало, вместе с семьями. До сих пор в офтальмологическом отделении из докторов одна я, одна медсестра, одна санитарка и буфетчица. В отделении сейчас лежит 25 детей, некоторые с мамами. Вообще, коек в отделении большее количество. Но и врачей всё же куда меньше, чем больных.
Как вы работали в те два-три месяца, самые тяжёлые?
Вся больница в разгар военных действий работала на койках реанимации, и все оставшиеся врачи работали в отделении реанимации. По моей части были детские травмы глаза, были острые заболевания. Все дети лечились на койках реанимации, потому что туда привезли электрогенератор, света ведь не было. Ополченцы каждый день привозили воду машинами.
Добровольцы регулярно привозили медикаменты, предметы первой необходимости и продукты для горячего питания детей. Иногда во время обстрелов все уходили в нижний храм, использовали его как убежище.
Храм иконы Пресвятой Богородицы Умиление?
Да, он во дворе нашей больницы практически. Там нижний храм на уровне цокольного этажа.
Вы лечили раненых ополченцев?
У нас в основном были дети, и лечили мы детей. Причём больных детей было немало, в том числе и с травмами после обстрелов. Но множество личных контактов с луганчанами привело, конечно, к тому, что лечили взрослых — индивидуально, в качестве дополнительной работы. Из уважения к людям, которые на тот момент выстояли здесь и не оставили нас. Поверьте, это было непросто. Потому что много техники украинской заходило, и на тот момент не так много было ополченцев. Они буквально с автоматами в руках нас защищали от танков, которые шли, от артиллерии, которая громила город. Страшно было, что там говорить. Моя подруга работает во взрослой областной Луганской больнице, это девятиэтажное здание на пустыре недалеко от аэропорта. Её отделение — в торце здания на девятом этаже, обращено к аэропорту. На тот момент осталось там она и два врача — женщины. Они втроём работали сутками! Что там творилось — конец света, не передать словами. Иногда, когда мы созванивались, её не было слышно из-за грохота разрывов, всё ревело. Если у нас были дети, которые пострадали от осколков и ожогов, то у них было много боевых ранений, конечно. Вообще, надо признать, что в городе медицина работала хорошо — работали вторая больница, областная больница, наша больница. Людям было к кому обратиться за помощью.
Как и на что жили врачи?
Понятно, что всё это в условиях нехватки денег, мы без зарплат работали. Через некоторое время стало ясно, что моя задача как руководителя — обеспечить персонал едой. Не просто едой, а горячим обедом с кухни — для рабочей смены и тех, кто дежурит ночью. Видите ли, до того, как мы ввели эти горячие обеды для персонала, те, кто работали — начали шататься от голода. Магазины были закрыты, рынок был обстрелян, и достать продукты даже за имеющиеся деньги было сложно. Для многих добраться до работы — подвиг. Я поняла, что у меня даже эти уйдут, и вообще никого не останется. Поэтому мы благодарны всем, кто нам привозил просто продукты питания. Этот порядок питания на рабочем месте сохраняется до сих пор: сестра-хозяйка и буфетчица делают из ничего — что-то. Что могут, то и делают. Так мы и сейчас живём, потому что с зарплатами до сих пор тяжело.
А гуманитарная помощь?
Приходит. Примерно в конце августа мы получили первую официальную гуманитарную помощь из гумконвоев России — именно как учреждение, а не лично. Моей семье выдали гуманитарку буквально один раз, когда сильно обстреливали, и в городе было мало жителей.
Когда во время перемирия прекратились обстрелы, врачи вернулись в город?
Нет. Никто не вернулся. Очень мало персонала. Очень мало врачей.
Хорошие были врачи — те, что ушли?
Конечно. Квалификация врачей нашей больницы — достаточно высокая. По крайней мере, мои больные, с которыми я работаю давно, они звонят до сих пор. Уехали и не могут на новом месте найти врача, который бы помог им так же. Есть такие, которые звонят и спрашивают: «Вы на месте? Тогда мы возвращаемся в Луганск!» Мы, кстати, должны обслуживать всю область, а сейчас территории по ту сторону фронта Киев вверил больнице в Лисичанске, которая, конечно, совершенно не того уровня. Ну, нечем там лечить. Больные оттуда нам звонят, хотят у нас лечиться, а доехать не могут — перекрыты все пути по линии фронта. Получается, что ехать надо через Россию, это дорого и долго. Да и боятся люди, что власти узнают, куда поехал. Вылечишь у нас глаз, а потеряешь что по-дороже.
Сейчас в Луганск много людей вернулось обратно. Среди них много детей?
Детей в Луганске сейчас очень много, очень. Удивительно, но много младенцев. Мало того, я знаю много людей, которые вернутся после окончания учебного года. Они уехали, дети отучились учебный год в другой школе, и они после окончания приедут обратно. В общем, детей много, и маленьких в том числе. А докторов — не хватает. Очень не хватает. Хотя в городе остались самые настоящие доктора. Я работаю долго, и связи у меня в медицинской среде обширные. И не только в Луганской области. Врачи — народ очень дружный, и если кому-то нужда помощь, все стремятся помочь. Так вот. Остались такие, которые и в мирной жизни работали не за деньги. Люди в правду остались — очень хорошие! Конечно, хотелось бы перспективы для этих людей. И сохранить такой уровень, да.
Что Вы имеете в виду под перспективой?
Нам хотелось бы понять перспективы гражданской инфраструктуры и социального устройства этого, так сказать, нового государственного образования. Я — детский врач. У меня — дети, и не только дети, но и их родители. Мне важно, чтобы эти дети оставались тут, то есть чтобы родители видели перспективы своего заработка, определения себя и своего места в этом обществе. Потому что, на мой взгляд, остались самые настоящие люди, которых не только деньги интересуют, но и ещё — какие-то ценности, какая-то мораль. Здесь есть такие хорошие, образованные молодые семьи. Которые не уезжают. Они хотят работать здесь и хотят найти здесь себе применение. Они не на социальное пособие ориентируются или на подённую работу. Они хотят перспективы, будущего.
Каково Ваше отношение к нынешней украинской власти?
Я родилась и выросла при Советском Союзе, профессионально состоялась уже при Украине, и чувствовала себя хорошо при Украине, успешно лечила детей, с удовольствием работала, и до сих у меня прекрасные отношения с моими коллегами в Киеве, мы часто созваниваемся. Но есть очевидные вещи. Вот была огромная прекрасная страна — и тебе Крым, и Чёрное море, и Азовское, и Карпаты, и Днепр, и Дон. И пришло правительство, которое в ноль уложило страну буквально за год. Профукали за год. Это нереально. Это просто преступники.
А может быть, Вы — жертва пропаганды?
Пропаганда? Между прочим, я общаюсь со всей Украиной — офтальмологическое сообщество очень сплочённое, есть много связей, были съезды и конференции. На мой взгляд, украинцы очень добрые и совсем не фанатичные — их вообще обычно политика не интересует. Хата есть, огород есть, семья, работа есть — и хорошо. Как можно довести украинцев до такого состояния, чтобы брат на брата?! Понимаете, наш город в низине расположен, и по нему можно стрелять с окружающих высот. Когда к городу подошли и стали его расстреливать — мы не верили, что это вообще возможно! Что бы там ни было! Какими бы ни были наши разногласия. Да, понятно, что мы не ездили в Киев бить несчастный «Беркут». Сын живёт в Киеве, и он спас мальчика-беркутёнка, буквально выхватил его из толпы, прятал на даче, одел-обул и задними дворами переправил дальше. Для нас эти истерики, это насилие — это было дико. Никто из нас туда не шёл, никто там никого не бил, не калечил. И когда начались такие нападения у нас, первая мысль была — ну чего вы сюда пришли? Зачем?
Так может, есть причина?
Если бы война не была выгодна Украине, Украина бы её и не начала. Потому что все поднимавшиеся проблемы можно было решить политическим путём. Ведь никто ничего особенного не просил — просили экономическую свободу и свободу языка.
То есть, это Киев виноват?
Конечно, виноваты тут все — и предыдущая власть виновата, и нынешняя, и иностранные силы.
Почему Вы считаете, что Киев заинтересован в продолжении войны?
У моей хорошей знакомой дача на берегу речки, по которой сейчас проходит линия фронта. Она туда не ездит, потому что когда подходит вечер, украинские бойцы там начинают бегать и стрелять как сумасшедшие, в обе стороны. Потом появляется новость украинская — мол, ополченцы обстреляли Валуйское. У нас знакомые в Валуйском — жалуются, что украинцы из гранатомёта бахнули, обвалили дом, и сказали, что это ополченцы. Украина всё более милитаризуется.
Обычные украинцы не хотят воевать, но хотят воевать те, кто воюет за деньги. Кроме того, украинские военные грабят населённые пункты, которые занимают, и входят во вкус. Все об этом знают. На Украине есть такая «Новая почта», вот новой почтой украинцы отсылают домой вещи, цифровую и бытовую технику, и даже мебель. Некоторые пленные уверяют, что им обещали здесь участки земли. Эта война выгодна Украине. Каким образом так получилось, не знаю, но иначе никак.
Вы бы хотели соединения с землями Луганской области, которые сейчас находятся по ту строну фронта?
Это было бы правильно. Донбасс — это совсем не Украина и это и не Россия. Донбасс — это совсем другая история. Но даже чисто экономический пример. Десятилетиями Станица Луганская кормила нашу промышленную зону, привозя на рынок дешевые овощи и фрукты. А теперь сюда торговать не пускают совсем никого. Недавно старик вёз огурцы у нас продать, его мало что не пустили, ещё огурцы украинские военные разбросали на дороге. Если вы организовали блокаду этой территории, дайте ей юридическое право налаживать хозяйственные связи с другими. Получается, что юридически мы к России — как Украина. А к Украине — как никто. Статус этот непонятный и неправильный.
Ну а по-настоящему, от чего и от кого зависит ваш статус?
От большой политики, конечно. Многие понимают, что сейчас у России нет возможности. Если всё проанализировать, становится ясно, что это — серьёзная история, и так быстро ничего не сделается. Так что пока придётся много терпеть. Пенсии в полном объеме дали за два месяца, это хорошо. Но надо серьёзнее взяться за социальную помощь незащищённым людям. Сейчас тяжелее всего маленьким городкам и посёлкам. Хорошо, что вы ездите не только в Луганск, а в маленькие города.
А руководству Луганской Народной Республики вы доверяете?
Я всё-таки родом из советского времени. Тогда управленец проходил все ступени той системы, в которой он потом управлял, и это было правильно. Сейчас такая практика почти нигде не сохранилась, а значит, и управления умелого ждать не приходится. С другой стороны, послевоенное устройство быстро не делается. Бабушка рассказывала, что они после войны варили корешки и ели. Мы так не голодаем. Народ здесь очень решительно настроен, и народ готов терпеть. Только нужно знать перспективу. Это всем сейчас очень нужно. Я искренне надеюсь, что какая-то сила хочет построить здесь государство, которое не будет висеть камнем на шее, которое способно само себя обеспечивать. Было бы ещё лучше, если бы оно было примером для остальной Украины. Но для этого должно быть эффективное управление, которому надо учить. Должны быть какие-то учителя. А главное — ответственность нужна государственного уровня.
Спасибо за интересную беседу.
Пожалуйста.